"Чёрно-белые сны" + "Семь дней" + "Сыропыльное утро"

[izumelo]

От автора: этот цикл создавался под влиянием книги Дж. Фоера "Жутко громко и запредельно близко". Герой в текстах один и тот же, взаимосвязи между зарисовками нет, как, в общем-то, и цельного сюжета. Однако приятного чтения.)

Название: "Чёрно-белые сны"
Автор: Мело
Фандом: Ориджиналы
Персонажи: мальчик
Жанры: повседневность, POV
Рейтинг: G
Размер: драббл
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: Своё мнение об указанных писателях автор никому не навязывает - это его личное мнение.

Я всегда пью две таблетки валерианы на ночь, не для того, чтобы крепче спать, а для того, чтобы спать вообще. Мама говорит, что каждую ночь мне нужно спать и видеть сны, пусть они и черно-белые. Черно-белые, как старые фильмы, которые крутят на нашем плазменном телевизоре раза два в неделю. Я помню, как смотрел один из них и все время спрашивал – почему нет цвета? Мама молчала, а я думал, что цвет еще не родился, или он просто забыл раскрасить собой черно-белые картинки, из которых, собственно, и складывается видеозапись.

Цветные сны ко мне тоже не приходят. Обычно я вижу в своих снах черно-белые пленки, какие раньше были в фотоаппаратах, не в том, что стоит у меня сейчас на полке, а в том, что использовали совсем редко и давно. И на этих пленках изображения, которые я могу увидеть, если посмотрю их на свет в окне. Коты, голуби, велосипед, школьный двор – я никогда не видел на них ничего интересного, все это было каким-то обыденным, а мне хотелось увидеть что-то новое. Может быть, для этого нужен цвет?

Последнее время, чтобы не думать о снах, я пристрастился писать, и постоянно тратил тетрадные листы на строки несуразных слов. Мне нравилось писать, а маме нравилось читать то, что я писал. Она улыбалась, читала, откладывала листы на свой столик у кровати и вечером снова читала. Мне было приятно, что я пишу что-то, что ей нравится. Прежде она любила рассказывать мне сказки про Золушку, Кота в сапогах, Трех толстяков и других. А теперь сказки рассказывал ей я. Я рассказывал и писал о мальчике, ищущем клады в современном Лос-Анджелесе, о девочке, каждый день сочиняющей стихи в городской библиотеке, о бабушке, которая боится переходить дорогу без чьей-то помощи... Маме нравилось.

Когда я начал писать, я заметил, что если пишешь, и это нравится очень многим людям – это шлак. Конечно, книги Стивена Кинга, Эрнеста Хэмингуэя и Умберта Эко назвать шлаком нельзя, а вот Пауло Коэльо можно. Я два раза начинал читать сначала один из его «шедевров», но все равно не продвинулся дальше десяти страниц, но «Зеленую милю» Кинга я прочел за шесть часов. А люди все равно любят Коэльо. Быть может, не в порядке я, а не они? Мама говорила, что нужно писать то, что хотят люди, а не я. Интересно, Кинг писал для себя или для читателей?

Вечерами я лежу в кровати, даже если не хочу спать. Я лежу и смотрю в потолок, наблюдая, как белая штукатурка вот-вот посыплется на меня и превратит меня в подобие привидения. Я не боюсь приведений, это те же люди, только без тела. Наверное, я тоже стану привидением, когда вырасту и попаду в ящик, в который недавно положили заснувшую бабушку и который мама назвала гробом. После этого, она сказала, люди перестают быть людьми, и кем тогда они становятся? Верно, привидениями.

Я смотрю на часы на стене и тянусь за таблетками валерианы, чтобы унять мысли и заснуть, заснуть не крепко, а просто заснуть. Завтра будет новый день, я снова буду писать сказки и думать о черно-белых снах.


08.04.2012

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Название: "Семь дней"
Автор: Мело
Фандом: Ориджиналы
Персонажи: мальчик
Жанры: повседневность, POV
Рейтинг: G
Размер: драббл
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора

День первый.

Дорога туда, на озеро, вилась узкой спиралью. Мама назвала ее серпантином, ну, та лента, что украшает собой ветви искусственной или живой елки на Новый год. Искусственной, конечно, чаще, поскольку от живого дерева слишком много проблем и сухих иголок на полу, хотя от них вкусно пахнет хвойным лесом и зимой. Блестящий серпантин, увы, никогда ничем не пах, как не пахла и извилистая дорога, по которой быстро ехал наш недавно купленный автомобиль. Быстро - не значит с нарушениями правил, мой папа это знал и только поправлял широкие, на пол-лица, очки, защищающие его красивые карие глаза от солнца. Глаза такого же цвета, что и у меня.

На базе, далекой от нашего города, было просторно. Вымощенные плитами проходы к летним домикам, покрытые прошлогодними сухими листьями тропки среди сосен, а самое главное - чистое озеро, где на берегу камни, а на дне песок. Люди сидели на лежаках, синих или зеленых, загорали или играли в волейбол, то и дело отправляя мяч в воду, наверное, божественно прохладную. Я сразу попросился искупаться, однако мама сказала, что сперва нужно дождаться номера в одном из корпусов.

Наш корпус, хитро спрятанный практически в лесу, оказался широким и вовсе не высоким, хотя нам достался номер на третьем этаже. Горничная, похожая на какую-то актрису из ситкома, выдала нам ключ с пластмассовой белой биркой, при этом не выпустив из рук тонкую сигарету, а я подумал, что сигареты в целом и их терпкий аромат идут лишь моему папе.

Две комнаты, которые нам с мамой достались, были вполне уютными. Две кровати, два стула, один стол, холодильник и шкаф, который трясся при открытии дверок. Под кроватями мама тут же нашла слой пыли, но тактично промолчала и взяла тряпку из ванной, где пол был скользким, а раковина и прочие детали ржавыми и старыми. Мама, впрочем, сказала, что могло быть и хуже.

Озеро было прозрачным, таким, что я даже видел двух черно-белых рыбок, похожих на зебр. Морские зебры - так я их назвал. Само же озеро не было теплым. Я стоял на берегу, и вода, небольшими волнами окатывая камешки, холодными поцелуями касалась моих ног. От них по всему телу шли мурашки, казалось, я сам превратился в одну большую мурашку. Наверное, когда-нибудь у меня будет такое же и от поцелуев какой-нибудь девочки, быть может, даже моей будущей жены.

Ветер пах сосновыми иголками, когда я так хотел, чтобы он пах чем-нибудь другим. Например, рябью, которая змейкой скользит по воде и оставляет за собой серебряный след. Или пеной, которая белыми кружевами исчезает у пирса, где сидит одинокая девушка и смотрит вдаль. Я не знал о ней ровным счетом ничего, просто посмотрел, как развеваются светлые пряди её волос, и ушел в номер вместе с мамой. Она, кстати, тоже смотрела вдаль, и я подумал, что когда-то она была той самой девушкой на пирсе.

Ночью мне не спалось. Я даже вспомнил, что есть такая присказка - на новом месте приснись жених невесте. Но я-то не невеста, да и не жених, однако, если подумать, что произойдет с теми незамужними, кто просто не может заснуть? Останутся старыми девами? Что это вообще значит? Мама ровно выдыхала через приоткрытые губы с парой трещинок, а мысли продолжали накатывать на меня, как волны на песчаном берегу.

День второй.

Я проснулся в девять утра. Небо за окном, деревянным и открытым, было голубым, как мой шарф, связанный бабушкой. Дул сквозняк, я натянул колючее одеяло в белом пододеяльнике почти до подбородка. Мои черные волосы растрепались на подушке в таком же белом подподушечнике, как я его называю, а простыня, конечно, такая же белая, смялась и почти сползла на пол. На миг я подумал, что нахожусь в какой-нибудь больнице, а не на отдыхе около озера.

Зашла мама. Улыбаясь мне голубыми глазами, она спросила, как я спал. Я ответил, что хорошо. Она сказала, что ночью в окно стучалась летучая мышь. Я удивился для вида и пообещал, что в следующий раз мы увидим летучую мышь вместе. Мама кивнула и повела меня на завтрак.

В столовой, где я насчитал четырнадцать столиков, уже сидели ещё полусонные люди. Кто-то пил чай, кто-то жевал яичницу, кто-то хрустел вафлями. На нашем столике под номером шесть стояло и то, и другое, и третье... Я попросил маму съесть мою яичницу, но она спросила, может ли за это съесть еще и мои вафли. Я отказался, она кивнула, и мы сели завтракать.

Погода стояла отличная. Мы пролежали на песчаном пляже около трех часов, за это время я успел побултыхаться, увидеть трёх морских зебры и познакомиться с сыном горничной. Он оказался еще младше меня, впрочем, от этого его общительность не зависела. Из его несвязного потока слов я вынес несколько интересующих меня моментов. Первое - на катамаране лучше не кататься, потому что педали там барахлят. Второе - около беседки с качелью живет большая жаба, у которой повреждена лапка, наверное, на нее кто-то наступил. Третье - в среду, а сегодня суббота, будет регата с парусниками. Четвертое - кислородный коктейль невкусный. Пятое - моя мама очень красивая. Но это я и сам знал.

Плавать я не умел. Зато умел читать, и через мой список must read* сейчас проходил томик стихов Маяковского. Мне нравился этот поэт, живой и смелый, а вот мама его не понимала. Она спрашивала, зачем играть ноктюрн на водосточных трубах и кто зажигает звезды на небосводе. Я не объяснял, лишь читал ей вслух строки из "Облака в штанах", лежа на песке у самой воды. Люди вокруг смотрели на меня, но слышали Маяковского, и я был счастлив.

Ближе к ночи мы с мамой пошли гулять. Фонари большими светлячками освещали узкие дорожки, везде так же, как мы, прогуливались наши соседи изо всех номеров и корпусов, а тишина, пахнущая сосновыми иголками, убаюкивала и успокаивала всех нас.

Позже, в нашей временной ванной, я обнаружил, что мои ноги сгорели. Красная и горячая, кожа была словно гольфами или татуировкой, которую мне накололо само солнце. Мама, немного пожурив меня и себя за невнимательность, намазала мои ноги жирной сметаной. Я сказал, что для полной картины не хватает вареников с картошкой, мама улыбнулась и погладила меня по голове. Через пятнадцать минут я заснул рядом с ней, устав от впечатлений и людей.

День третий.

Наутро был дождь. Холодными и маленькими слезками он капал на наш балкон, с которого открывался вид на озеро. Мама одела меня потеплее, не забыла про себя, и мы после завтрака пошли на берег.

Там дул ветер, такой же холодный, как дождь из ватных туч. По воде шли круги, которые потом превращались в волны и разбивались о прибрежные камни. Наблюдая за ними, я вспомнил выражение "брызги шампанского" и сразу после этого - стихотворение Северянина "Ананасы в шампанском". Но ананасов и шампанского не было, были только брызги воды и кислородные коктейли в открытом киоске.

Одинокая девушка снова сидела на пирсе в своем темном спортивном костюме и смотрела куда-то далеко. Мама на этот раз на нее похожа не была: она следила за тем, чтобы я не совался в озеро. Вообще первой моей ассоциацией к озеру был Хогвартс. Первокурсники плывут по черной воде к замку, и там, на дне, живет гигантский кальмар... К счастью, здесь вместо кальмара были морские зебры, но соваться в озеро я сейчас все равно не хотел. Холодно.

Недалеко от нашей базы был магазин. Мы шли до него десять минут по той же дороге, по которой приехали. Я фантазировал, что мы шли домой, и считал каждый метр. Увы, не накопилось и километра, а до города их было ровно сто семьдесят. Потому мы все-таки пришли в магазин, пусть он был в соседнем дачном поселке. Мама купила мне кексики, себе купила бутылку гранатового сока, и я вновь зашагал с нею по незаконченному километру.

К вечеру выглянуло солнце. По воде шла золотая дорожка, мы сидели на превернутой лодке и смотрели на двух дайверов. Мужчина учил девушку плыть бесшумно и незаметно, так, чтобы морские зебры её не заметили, но у девушки-новичка все никак не получалось. Он объяснял снова, снова, снова. Я уже сам теоретически выучил, как шевелить ногами в ластах и тихо выдыхать. Девушка, в конце концов, кажется, тоже. Мама сказала, что хотела бы так поплавать. Я ответил, что ей не поплавать так бесшумно. Она улыбнулась и сказала, что любит меня за честность.

В половину пятого утра в наше окно стучались летучие мыши. Царапали стекло и пищали. А мы с мамой слушали. Слушали и молчали.

День четвертый.

Утром я проснулся к двенадцати, хотя это уже был день. Мама сидела в холле и читала журнал, то и дело наливая в стеклянный стакан красный гранатовый сок. Я не люблю его, поскольку слишком сладкий и слишком кислый одновременно. Завтракать я отказался - через два часа идти в столовую. И все это время, лежа на пляже, мы с мамой гадали, что будет сегодня на обед. Мама говорила, что будет ненавистная мне гречневая каша и любимые котлеты. Я ставил на борщ и плов с курицей.

В итоге нам подали гороховый суп и рис с рыбой. То, что мы оба не любим.

Купаться мама мне снова не разрешила. Я не протестовал, слишком послушный ребенок, и стал наблюдать за парой, что все время ходила под ручку. Грузная мадама в разноцветных бусах и высокий мужчина с "пивным" животом скинули одежду и с пирса, что качался из-за волн, прыгнули в воду. Настоящие моржи, как сказала мама, а я подумал, что их сердца и тела просто греет любовь.

После мы встретили у корпуса нашу соседку. Я никогда не видел ее с кем-то, всегда она, светлая женщина лет сорока, была одна: на песке одна, на качелях одна, на обеде одна... Одна, одна, одна. Мама подумала вслух, что женщина, наверное, всего лишь отдыхает от общества, а я потом молча заметил, что на ее балконе висит и мужская одежда. Чуть залатанная, не модная и не новая. Почему муж, или брат, или сын с ней не ходят? Позже я пришел к выводу, что у таинственного спутника соседки всего-навсего аллергия на солнце.

Телевизор, маленький и с шумами, тихо гудел на небольшом столике в углу комнаты. Там, на одном из главных каналов, шла олимпиада, кажется, наша сборная завоевала одну золотую и три бронзовых медали. Медали... Я хочу завоевать медаль. За то, что умею фантазировать. За то, что обнаружил морских зебр. За то, что люблю маму.

День пятый.

Чересчур однообразное утро: снова без солнца, снова с дождем. Летучие мыши снова пищали у окна, а я снова лежал под больничным одеялом и думал, что через два дня я уеду обратно к муравейнику, где вместо муравьев – живые люди.

После не особо вкусного завтрака, где была перловка и апельсиновый сок, мы, как обычно, пошли гулять по берегу. Дама с бусами, видимо, уехала, девушка на пирсе, наверное, тоже, зато была какая-то бабушка с внучкой в розовых резиновых сапогах, длинный и худой мальчик с важным пекинесом, две женщины в одинаковых кофтах... Кто-то еще, но мама сказала, что не стоит так откровенно смотреть на незнакомых людей. Я согласился, она предсказуемо улыбнулась. Подумав, я решил, что на месте папы я бы полюбил маму уже только за улыбку.

Мои руки, увы, не мускулистые и не красивые, загорели сильнее всего остального тела, на запястье даже остался белый след от красной ниточки, которую мне повязала бабушка и которую я забыл снять. Вроде бы, эта ниточка от сглаза… Надо же, я и не знал, что я такой альбинос.

Вечером мы с мамой играли в карты, которые я честно утащил у бабушки. Вначале это был дурак, потом покер, а потом мы в шутку гадали. С таинственным видом мама раскладывала карты, что-то шепча себе под нос. Я сидел рядом и в нетерпении ерзал, тогда я понял, что значит выражение «шило в пятой точке». В конце концов, она сказала: "Завтра с утра тебя ждет прекрасная и чудесная... Манная каша". Я ответил: "Ты чё?" Она засмеялась, а я решил завтра проспать обещанный картами завтрак.

День шестой.

Я провел в воде почти весь день. Солнце, наконец, выглянуло, озеро не шло рябью, а ветер ласкал кожу теплыми прикосновениями. Я поймал морскую зебру, показал маме. Она погладила меня по голове и сказала, что рыбке нужно дышать, потому мне лучше опустить ее обратно. Я не понял, как рыбка будет дышать под водой, но все же отпустил морскую зебру и она сразу уплыла за камень, покрытый то ли тиной, то ли жевательной резинкой с яблочным вкусом.

Под пирсом, тем самым, где сидела одинокая девушка, жила еще одна жаба. Зеленая и большая, я наблюдал за ней около получаса, пока она грелась в лучах и, наверное, про себя квакала. Затем ее спугнул пробежавший мимо голенький мальчик, и жаба, надувшись, скрылась в водорослях.

Забыл сказать, что уже несколько дней я незаметно, как какой-то шпион из голливудского фильма, наблюдаю за одним пареньком из нашего корпуса. Стройный, однако невысокий юноша с черными кудряшками вел себя довольно-таки странно и непонятно. Гулял по берегу, но не заходил в воду. Ходил с сумкой, но ни разу не открывал ее при людях. Был обнаженным по пояс, но сидел в тени. Смотрел на нас и других отдыхающих, но ничего не говорил и даже не улыбался. Просто находился в постоянном движении, правда, одиноком. Я знал, что он точно приехал с мамой - полненькой дамой в зеленом спортивном костюме и таком же зеленом купальнике - вот только вдвоем я их еще не видел. Может, у нее тоже аллергия на солнце? К слову, моей маме этот парень не нравился. Она смотрела на него с подозрением, наверное, думала, что он - маньяк типа Чикатило. Я не сказал ей, что маньяки с мамами на работу не ходят, и потому разрешил ей тоже поиграть в шпиона.

Удивительно, но у меня во второй раз сгорели ноги. Снова красные и горячие, будто покрытые акварелью. Мама вновь поругалась, вновь посетовала, а потом достала из холодильника майонез, поскольку сметаны не было, и намазала им мои "красные гольфы". Пахло ужасно, выглядело еще хуже, но я терпел, как настоящий мужчина. Они ведь тоже иногда сгорают на солнце.

День седьмой.

За нами приехал папа, все это время работавший без устали целыми днями. Я все-таки уговорил его окунуться со мной в последний раз, но мы увлеклись и в итоге проплавали где-то минут двадцать. Он все время нырял, прямо как дайвер, я бултыхался, как лягушонок, мама смеялась, стоя на берегу и позволяя песку нахально закатываться в белые резиновые сланцы.

Одинокий паренек снова гулял там. Смотрел на нас и на маму, я даже побежал к ней, чтобы в случае чего быть рядом и защищать. Но юноша лишь коротко улыбнулся и пошел дальше, сняв темную футболку и открыв белую кожу, такого же цвета, как и след на моем запястье. Он улыбнулся! Причем совсем не как маньяк. В тот момент с моей юной души, совсем как с души Оскара Шелла из романа Фоера, упали тяжелые гири.

К четырем часам дня я уже был дома, в небольшой квартире в центре города. В голове то и дело всплывали картинки-воспоминания: серпантин, корпус, девушка на пирсе, маньяк, который вовсе не маньяк… И я подумал, что следующим летом я снова поеду на это озеро. Снова понаблюдаю, поиграю с морскими зебрами и повзрослею. Ведь повзрослею, да?

*Must read - должен прочитать. (англ.)


14.08.2012

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Название: "Сыропыльное утро"
Автор: Мело
Фандом: Ориджиналы
Персонажи: мальчик
Жанры: повседневность, POV
Рейтинг: G
Размер: драббл
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: ещё один приквел.

Воскресным утром, когда наш город ещё спал, я уже проснулся и осторожно, будто бы боясь спугнуть неторопливый уход ночи, прокрался к балкону, открытому настежь. Наверное, он сам открылся, ведь мама каждый вечер закрывает его, чтобы я, её любимый сын, не простудился и не замерз. А простудиться я могу легко – мой врач, у которого жиденькие усы и бородка, не раз советовал моей маме держать меня в тепле и уюте, включающем в себя пару одеял с покрывалом зимой и одно одеяло с пледом летом. Сейчас, перед осенью, я спал под одеялом и покрывалом. Было жарко, зато простудиться и замерзнуть я в любом случае не мог, скорее, я мог получить тепловой удар. Или одеяльный. Но это ведь не простуда, так что мама была за меня спокойна.

На открытый балкон, не застекленный, но прочный и просторный, я вышел босыми ногами. Ступни сразу почувствовали тепло деревянного покрытия, в голове тотчас возник вопрос: почему они, деревянные дощечки вместо пола, тёплые? Я решил, что они накопили тепло вчерашнего солнца и не успели остыть под сегодняшними ледяными звездами. Всё просто, а то, что просто, никогда не бывает сложным.

Внизу, под нашим балконом, на поникшей своими яркими цветами лавке сидели два кота. А может, кот и кошка. Может, кошка и кошка – я не умею различать животных по полу, по крайней мере, меня этому ещё не научили ни в школе, ни в книгах. Потому пусть будут просто два кота, потому что котов я почему-то люблю больше кошек. Следующие пять минут они просто сидели и смотрели вместе со мной, как по ещё пустой дороге со множеством ямок едет большая поливальная машина. От неё в обе стороны из специальных трубок, приделанных к капоту, льётся холодная вода. Про холодную воду я догадался, потому что горячей водой поливать пыльные улицы совсем глупо, ведь она быстро остывает. И зачем тогда поливать улицы остывшей горячей водой?.. Коты спокойно умывались лапками, я думал про холодную или остывшую воду в трубках, а машина равнодушно проехала мимо моего дома. Через пару секунд раздался истошный кошачий вопль, и, когда я посмотрел вниз, вместо котов увидел одни мокрые следы. Сами они, облитые холодно-остывшей водой, видимо, убежали в подвал, где прохладно до такой степени, что мне бы пришлось укрыться тремя одеялами.

Без котов или кошек моё собственное утро стало немножко другим. Запахло сырой пылью, как обычно пахнет после дождя, и я подумал, как здорово дышать таким воздухом. Мне захотелось побежать и разбудить маму, чтобы и она почувствовала мой дождливо-утренний восторг, но я сразу одумался: нельзя. Воздушное настроение тотчас улетучится, если мама, поругавшись на ранний подъём и открытый балкон, снова накроет меня одеялом и покрывалом. А я этого не хотел и оттого чувствовал что-то особенное и таинственное – такое, наверное, ощущают шпионы, когда совершают что-то секретное и запретное. Увы, я шпионом не был, однако что-то запредельно секретное и жутко запретное всё-таки делал.

Я по крупицам вдыхал своё сыропыльное утро.

21.08.2012