Одинокая скамейка

[izumelo]

Название: Одинокая скамейка
Автор: IzushkBazaltovich
Бета: Anni Tender
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: Сет, Лукас
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Ангст, POV
Размер: Мини
Статус: закончен
Размещение: Запрещаю.

Автобус шумно тронулся с места. Пассажиры, впрочем, как и я, качнулись, легко подпрыгнули на твердых и неудобных сидениях. Водитель закряхтел, включил радио, заполняя салон машины неприятными звуками. То, что мы слышали, явно было не музыкой.
Мне предстоял долгий путь, до конечной остановки. Впереди два часа, сто двадцать минут растерянного состояния, наполненного пылью, разными запахами и частыми остановками.
Я прикрыл глаза, вспоминая, что меня несло туда, на конечную остановку. Что меня тянуло и отталкивало одновременно. Я не мог вспомнить ничего, и пустота в голове пыхтела, как первый паровоз, созданный человеком.
Я сидел у окна, практически прижимался к нему, чтобы не касаться пьяного мужчины, сидевшего рядом. Он что-то бормотал и качал головой из стороны в сторону, на него смотрели остальные пассажиры, сжимая губы и осуждая холодным взглядом. Мужчина чихнул, и девушка, которая сидела впереди меня, брезгливо отвернулась в сторону.
За окном — городской пейзаж: вышки, вышки, вышки, иногда магазины, большие, длинные и пустые тротуары. Казалось, что все вымерли, и мы были последними выжившими.
Первая остановка. Старая дама, шаркая тяжелыми ногами, вышла из автобуса; напоследок посмотрев на пьяницу, она грустно отвернулась, казалось, что что-то вспомнила из своей жизни.
Я достал из рюкзака старый, потрепанный, но все еще мягкий альбом. Когда после аварии я вышел из больницы, мама отдала его мне, сказав, что когда-нибудь я пойму, насколько он мне дорог. Я все еще не понимал и не пытался, признаться, я его и не открывал. Кожаный переплет когда-то был темно-коричневого цвета, а сейчас он практически стал бежевым, местами даже белым.
Вторая остановка. Вышли два парня, толкая друг друга и смеясь, они чуть ли не выпрыгнули из автобуса. Двери захлопнулись, путь продолжился.
Солнце светило мне в лицо, не давая нормально рассмотреть альбом. Разозлившись, я сунул его обратно в сумку, сидевший рядом мужчина глупо захихикал, хрюкнул.
Странно, но он не вызывал у меня омерзения, скорее это была жалость.
В автобусе включился свет, а солнце начало светить еще сильнее. Я хотел попросить водителя отключить освещение, но мы въехали в тоннель, который находился под большим мостом.
Автобус стремительно пустел. Остались несколько человек и пьяница. Прошло всего сорок минут, а я уже устал. Солнце село, и через стекло я видел лишь тонкий оранжевый диск, который вскоре потухнет.
Мне казалось, что я ждал чего-то особенного. Ждал долго, ждал и тогда, когда был в коме. То, что нужно было помнить, я забыл. Забыл, что делал после окончания университета, забыл, с кем общался и где работал, забыл, почему решил вернуться в свой родной город, но так и не вернулся, попав в автокатастрофу. Я все забыл, а родители ничего обо мне не знали. Сестра на вопросы не отвечала; ее молчание пугало, это было скрытное безмолвие, тишина, в которой были спрятаны скелеты. Мама же говорила, что все со временем вспомнится, только недели шли, превращаясь в месяцы, а я ничего не вспоминал. Ничего. Пустота в голове становилась больше, а боль в сердце не стихала.
Еще одна остановка. Вышла старая супружеская чета, а за ними последовал мрачный юноша. Худой, длинный и усталый.
Я пересел, а пьяница упал на сидение, громко захрапев.
Снова достав альбом, я провел по нему рукой – он был теплый, изнутри. Решившись открыть его, я осмотрелся, будто прятал некое сокровище или чудо, боялся быть замеченным и открыть очень важную тайну другим людям. Автобус был пуст, не считая меня, пьяницы и водителя.
На первом листе гелевой ручкой черного цвета был нарисован я. Был чуть моложе и без шрама на щеке, который остался наградой выжившему из аварии. У меня была длинная челка, счастливый взгляд и мягкая улыбка. Я смотрел куда-то в сторону, и казалось, что человек, который нарисовал меня, делал это секретно. Я перевернул страницу. На этот раз листы были исписаны большим и кривоватым почерком. Я не начал читать, да и не получалось в транспорте, буквы прыгали перед глазами. На следующей странице снова был мой портрет; я был печален и озадачен чем-то, рука была прислонена к дверному косяку, а глаза сосредоточенно смотрели в одну точку. И снова мой портрет, дико счастливая улыбка, прищуренные глаза, в которые светило солнце. И так картина за картиной, как описание моей жизни, исписанные странички большим и кривым почерком, а в конце - рисунок пустой скамейки под иссохшим, старым деревом. У меня защемило в груди. Была последняя остановка, а пьяница куда-то исчез. Я вышел, не ощущая земли под ватными ногами, осмотрелся. Через улицу стояла скамейка – металлическая, с узорами, как на той картине, а рядом безжизненной тенью стояло дерево.
Я побежал, как не бежал до этого никогда. Огляделся, чувствуя, как рушатся все барьеры в мозгу, как занавес падает вниз.
Быть человеком так трудно. А быть хорошим человеком почти невозможно.

«Смешно звучит, но я влюбился. Да, да, я – Лукас, необщительный и замкнутый, нелюдимый и эгоистичный, влюбился. Это смешно и нереально, кажется, что я во сне и скоро проснусь, а любви как и не было. И, как бы, влюбиться лишь одна моя проблема, а вот в кого я влюбился – вторая. Это парень. Получается ли, что я ненормальный? Кажется, что если кто-то об этом узнает, то мне не спастись. Доктора, психологи, крики отца и матери, насмешки и шепот за спиной. Я этого не хочу, я этого боюсь. Отец говорит, что отлично знает меня, что желает мне самого лучшего, ходит и подбадривает, говоря, что я скоро буду работать у него. А я? Хочу ли я этого? Конечно, нет. Но я молчу потому, что знаю – я не нормальный.
Сет – так его зовут. Сет означает «ослепление», получается, что я ослеплен им. Он веселый и хороший парень, насколько знаю, у него тоже нет девушки. Это хорошо, по крайней мере дает некую надежду.
Я люблю его рисовать. Он очень интересный и красивый, как модель, созданная для меня. Не знаю, возможно, я не смогу устоять и попрошу его попозировать мне. И кажется, что мне везет, так как отец подарил мне мастерскую. Теперь у меня есть свой уголок, свое укромное местечко. Хотелось бы, чтобы Сет увидел это прекрасное место на конце города. Думаю, что отец нарочно выбрал этот район, так как здесь спокойно, мало людей и зданий. Тут много света, огромное, голубое небо, а утром можно увидеть, как солнце медленно поднимается к своему месту. Это прекрасно. А еще есть великолепная скамейка, которая сделана из металла, она совсем новая. Я люблю сидеть на ней и рисовать пейзаж, который открывается передо мной вечерами и по утрам. Небо, как и солнце, всегда разное, что радует. А оттенки желтого - их просто миллион. Счастье же».

На минуту я забыл, как дышать, задохнулся и начал кашлять. Было невыносимо читать, то о чем знало сердце, но не помнил разум.

« Сегодня, именно сегодня, на мой чертов День рождения, я пригласил Сета в мою мастерскую. Он сказал, что после занятий подойдет ко мне и скажет о своем решении. Я его ждал. Долго, казалось, вечность. А его не было. Сета не было. Все пары закончились, университет начал закрываться и мне пришлось уйти. Потом я ждал у главных ворот, но его не было. Сета нигде не было. Я вернулся в свою мастерскую и начал рисовать на стенах. Это весело, особенно, когда в руках бутылка коньяка. Я то ли смеялся, то ли плакал, а может все вместе.
На следующий день я старался не встречаться с Сетом, да и думал, что он меня и не помнит. Это было в первый раз, когда мы нормально общались, и, наверное, последний.
Но, как всегда бывает, закон подлости действует безотказно. Сет меня нашел, попросил прощения, а я, как придурок, согласился и снова пригласил к себе. Я просто хотел нарисовать его. Хотел украсть этот красивый образ, оставить себе.
Я попросил Сета раздеться, сесть на стул и прислониться к окну. Положить одну ногу на край сидения, а голову склонить чуть вниз. Сет молча все сделал - не смеялся, не подкалывал, даже не реагировал. Вел себя как робот.
Я рисовал больше трех часов, а он не двигался – замер в ожидании, изредка смотрел на меня, пронзая своими черными глазами. Закончив картину, я еле прошептал «спасибо», а потом начал складывать свои краски и кисти. То, что произошло, я бы посчитал ошибкой, и это была ошибка, но я так хотел верить в чудеса.
Сет обнял меня сзади, и я почувствовал, как его дыхание обжигает мне шею, опаляет жаром спину, а в бедро упирается его возбужденное достоинство. Первая ошибка – объятия, вторая – поцелуи, наполненные животной страстью, и так миллион ошибок, одна за другой, каждое касание, каждый вдох и выдох. Сильные, накаченные руки, обнимавшие мою спину, вжимавшие меня в холодный паркет, покрытый красками. Солоноватый вкус кожи, пропитанной потом, страстью и похотью. Болезненные, рваные толчки, рычание под ухом и кровавые укусы на теле.
Признаться, я не был особо красив, как Сет. У меня не было не только внешности, но и красивого тела. У меня был и дефект грудной клетки – маленькая впадина внутрь, рядом с сердцем. Иногда это место горело изнутри. Если Сет был темноволосым и черноглазым красавцем, тогда я был рыжим, зеленоглазым и хмурым уродцем. И как так получилось, что мы переспали, я не мог понять.
После этого Сет начал приходить чаще. Будто молчаливое согласие – он позирует, я рисую, а потом плачу ему за его потерянное время».

Что же я творил? Кем был этот Лукас? И почему любил меня?

«Когда Сет в очередной раз пришел ко мне, я спокойно открыл ему дверь. Как делал это много тысяч раз, но только теперь он держал в руках чемодан. Попросив меня остаться на несколько дней, пока он не найдет себе новое жилье, Сет остался на бесконечные недели. Я был рад, честно был рад. Только вот кроме секса нас ничего не связывало, и это было настолько ужасно, что я даже не мог выкрикнуть «люблю» во время очередного оргазма – только сжимал губы, поворачиваясь спиной к нему.
Оказалось, что Сет курил. Он курил после секса, а иногда и до. Курил у окна, рассматривая мои картины. Мне казалось, что ему нравятся мои работы, но он никогда ничего не говорил, даже молчал о тех рисунках, на которых был он. Почему-то я решил спросить его, что он о них думает, а он ответил «ничего». Мне расхотелось рисовать. Расхотелось жить».

Уже темнело, и я почти не видел, что читал.

«Сет начал пропадать, но его вещи все еще стояли рядом с моей кроватью. Меня решил навестить кузен, а я согласился, все равно Сета не было. После его вторжения в мою жизнь я понял, что одиночество стало невыносимым. Мне нужен был человек, живой человек, который просто сидит рядом и дышит. Дышит тем же воздухом, смотрит на то же небо, на те же разрисованные стены. Я в этом нуждался, как больной в таблетках.
Мой кузен, Зак, был музыкантом. Он играл на ударных, сочинял музыку и тексты песен. Интересная личность со своими заскоками. У него были длинные волосы и пирсинг на нижней губе».

На этих словах я вспомнил неприятного человека, с еле заметным пивным животом, карими, цвета коры сосен, глазами и густыми бровями. Он был высоким и сильным.

«Зак любил издеваться надо мной в детстве, а потом мы как-то перестали общаться, но он вдруг вспомнил меня, и вот я согласился на встречу.
Зак рассказывал о своей группе, о выступлениях и новых проектах, о том, что когда-то он сможет поехать в Англию, где родился панк-рок – настоящий, зверский и правдивый. Я был рад за него, хотя и особо не понимал, о чем он говорил.
Зак принес с собой пиво. Мы начали пить, выпили почти пять банок, но я уже успел напиться. Начал орать глупые вещи и прыгать по квартире. Зак меня успокоил, а сам потом ушел.
Через два дня вернулся Сет. Он просил меня еще о нескольких днях, я снова согласился, чуть было не сказал, что он может остаться тут навечно. Но потом он опять исчез, ничего не сказав. Я сам позвонил Заку и попросил его прийти, пока он был в городе. Зак с радостью согласился, мы опять выпили. Не знаю почему, но я начал заигрывать со своим кузеном. Говорил что-то о поцелуях и наматывал рыжий локон на палец, вел себя, как шлюха. Впрочем, мой кузен далеко от меня не ушел, сам притянул меня для поцелуев, а потом начал раздевать. Мне было так на все наплевать, что я и не сопротивлялся.
Закон подлости, который действует всегда. Почему-то Сет решил вернуться именно сегодня, и почему-то Сет разозлился. Я бы сказал, что он любил меня, но тогда бы я солгал себе и начал бы строить любовное гнездышко. Они чуть ли не подрались, но потом Зак ушел, а я был пьян, от чего хохотал и плакал, пытаясь стянуть с Сета штаны.
Он разозлился и ударил меня, и снова исчез. Убежал. Растворился. Я остался один. Надолго, на год или больше.
Я работал у отца, в фирме по продаже машин, а сам ночами не спал и рисовал. Много рисовал. Но никогда не смотрел на то, что рисую. Будто слепец водил кисточками по полотну, а потом пытался пальцами нащупать изгибы и убедиться, что получилась картина. Но не получалось.
Я жил один в своей мастерской. Совсем один. Не было ничего и никого, кроме картин, его вещей и разбитой любви.
А потом Сет снова вернулся. Без челки, в костюме. Статный, красивый и спокойный. Он предложил попозировать мне, я согласился и как сумасшедший начал впитывать в себя его образ. Каждый миллиметр, каждый изгиб его тела.
И снова секс. Но на этот раз нежный, наполненный любовью и радостью от встречи. Я так его любил и люблю. Это невыносимо больно, любить так больно».

Я плакал. Плакал, потому что вспоминал, плакал, потому что любил. Любил и потерял.

«Утро. Сет сообщил, что у него есть девушка. Я поздравил его, а про себя решил вечером напиться. Я смотрю, как он одевается, сам же размахиваю трусами из стороны в сторону. Мне грустно. Кажется, что если я сейчас позволю ему уйти, то он никогда больше не вернется. Но я позволяю. Сет уходит, ничего не сказав, он закрывает дверь. Я что-то выкрикиваю. Интересно, зачем мне ждать вечера? Милый мой дневник. Можешь ли ты на это ответить? Нет? Тогда смотри, что я делаю. Смотри и записывай на своих страницах, чтобы когда-нибудь кто-то узнал, как чокнутый художник решил исправить ошибки.
Я перемешал весь алкоголь, который имелся в доме: пиво, коньяк, вино, русская водка, виски. Начал пить и ругаться. Подбежал к окну и начал рисовать.

Прощай, прощай…»

Последняя страница, где нарисована скамейка. И больше ничего. Ни слов, ни картин. Пустые страницы. Голые, бледные страницы.
Я дохожу до последней, нервно перелистываю и замечаю закрепленный скотчем маленький ключ. Ключ от мастерской.

Здесь все еще пахнет красками, все еще стоят картины. Его картины. А в дальнем углу, где его кровать, лежат мои вещи, которые я так и не забрал. Время безжалостно. Лукас всегда ждал меня, а я этим пользовался.
Я беру свои вещи, краем глаза замечаю картину, которая лежит на его кровати. На ней нарисован он. Темные тона, все оттенки смерти, жизни в картине нет. А за Лукасом стоит Смерть, которая слишком сильно напоминает меня. А в его руках, на протянутых ладонях лежит открытый гроб. Зеленые глаза печальны и одиноки. Печальны и одиноки…