Плюшенька ©
Название: "Привычка жить"
Автор: Мело
Фандом: Ориджинал
Персонажи: Человек, его бабушка, его семья
Жанры: Повседневность, POV, драма, психология
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: а мне нравится.
читать дальшеЧеловек ко всему привыкает – это одна из жизненных истин, доказанных самим временем. Человек привыкает к нескольким чашкам из-под чая на неприбранном столе, к разбросанным тряпичной радугой вещам на стуле, к охрипшей кукушке из старых часов, которые недосуг отнести часовщику.
В своё время я привык к уютным дням в мягком бабушкином кресле и книжным вечерам под тёплым одеялом в узкой постели. Мне казалось правильным то, что я делал – наслаждался запахом типографской краски, листал пожелтевшие страницы, среди которых попадались засохшие ромашки, вчитывался и заполнял сердце словами великих классиков. Я шептал волшебные заклинания подобно Мерлину, едва не плакал от нахлынувшей сентиментальности с Мелани Уилкс, радовался новым мирам, столь отличным от моего собственного.
А мой собственный постепенно гнил.
Так сложилось, что я стал неким Петерсом, о котором писала Толстая. Так сложилось, что я остался в квартире, пахнущей валерианой и пропитанными настойкой боярышника бинтами, вместе с бабушкой, что носила изъеденное молью платье и исштопанные донельзя колготы. Ей нельзя было дать восемьдесят, но нельзя было дать и сорок – я даже не знал, сколько ей лет на самом деле, впрочем, она и не говорила, а я не спрашивал. За те года, что я прожил с ней, бабушка не изменилась совершенно, словно она уже родилась такой: сухонькой, маленькой и неизменно седой.
Она привыкла жарить приторные сырники каждое утро и поливать их сгущённым молоком. Я ел их серебряной вилкой, не скрывая удовольствия, даже когда после я втайне склонялся над унитазом в крохотной ванной и давился от надоевшей сладости творога. Кажется, тогда я просто не хотел расстраивать бабушку и просить что-то ещё. Иногда она баловала меня батончиками из воздушного риса, иногда вязала ещё одну пару шерстяных носков, иногда спрашивала о моих тревогах. Она привыкла обо мне заботиться.
Я ходил в школу, которая раскинулась буквой «П» неподалеку от бабушкиного дома. Школа была особенной, хотя я считал, что её особенность была лишь приманкой для избалованных деток богатых буржуев. Все привыкли считать её таковой, и я часто слышал, как школу хвалят на линейках, посвященных первоклассникам, на встречах с именитыми мужчинами в деловых костюмах и на мероприятиях с участием директоров других гимназий. Сам я мог бы рассказать, что в школьных коридорах старшие отбирают у младших деньги, что мамы с масляными глазами дарят преподавателям неприметные конверты, что девушки тайком курят в женских туалетах. Я бы хотел сказать... Но я слишком привык к глупым наивным правилам, поэтому продолжал исправно молчать на уроках и рисовать ромашки на страницах учебников.
Бабушка знала про мою школу и её особенность, но считала, что там я должен учиться, а не наблюдать за людьми. Натягивая на мои руки вязаные белые варежки, она с кашлем говорила, что привыкать мне придётся ко многому, даже если я сам не буду этого желать. Она учила меня не брать конфет у незнакомцев, учила переходить дорогу только на зелёный свет, учила завязывать галстук, учила складывать закладки из старых газет. И, пожалуй, только последнее пригодилось мне на долгие годы.
После школы я поступил в институт, после института – на обычную работу для обычных людей. Бабушка уже спала в могиле, на которую я по привычке приносил её любимые белые лилии. Эти восемь лилий всегда казались мне белым солнцем среди красных, как вишня, махровых гвоздик, что лежали почти на каждом надгробии. Привычки потерялись среди привычек даже на том иссохшем кладбище, и я подумал, что скоро в них утонет сам мир.
Бабушки мне не хватало. Чувство пустоты и закладывающая уши тишина прерывалась лишь хрипом кукушки, худо-бедно, но исправно вылетающей из часов со стёршейся позолотой. У меня так и не было друзей, с которыми я мог бы весело провести время, равно как и не было друзей, с которыми я мог бы разделить своё молчание. Всё чаще я пропускал работу, каждый раз упрашивая знакомого врача сделать справку о моей внезапной затяжной болезни, и проводил целые дни в бабушкином кресле-качалке, накрывшись мягким зелёным пледом. Стопки прочитанных книг становились всё выше, так как мне не хотелось их убирать, и совсем скоро меня можно было не заметить за этими неровными книжными горами. Я читал, как сумасшедший, привыкнув впитывать в себя каждую мысль, и выписывал в тетрадь длинные, порой в несколько строк цитаты. За первой тетрадью была вторая, за ней третья, четвертая... Вскоре тетради сравнялись со стопками.
Жизнь плыла мимо меня годами, но, увы, мне не хотелось плыть с ней в одном течении.
В мои тридцать шесть я женился на девушке, жившей по соседству. Ей было всё равно, а я нуждался в чьём-то присутствии. Вечерами мы разговаривали, ночами считали овец, а утрами она готовила мне сырники со сгущённым молоком, от которых я потом давился всё в той же крохотной ванной. Несмотря на это, мне было удобно, а ей – выгодно. Она не мешала мне читать, а я не мешал ей водить любовников, которые бросали её после тех же злосчастных творожников.
Через несколько лет у меня появился сын, у которого были глаза моей бабушки, через ещё несколько – дочь, у которой была моя мания к книгам. Позже я исправно ходил в ту же школу буквой «П», слушал речи о моих талантливых детях и платил за их завтраки. Жена привычно продолжала делать сырники, стопки романов, как и прежде, высились подобно башням, моя жизнь постепенно вошла в течение жизни мира. Казалось, всё было замечательно, однако по-настоящему замечательным это не было.
День за днём я клонился к земле, как какой-то старик, но не от возраста, уже серебрившего мои тёмные волосы, а от духоты обыденности. Я слышал новости о военных действиях, зная, что до войны, описанной в четырёх томах, дело не дойдет. Я видел раскрашенных девиц, зная, что из них будут никудышные матери. Я ощущал предсказуемость во всей жизни – наверное, я сходил с ума, как перечитавший книг психопат. И тогда я слишком просто для себя решил, что хотя бы покинуть свет я должен не по привычке.
Умереть оригинально – я считал это почти невозможным. Все смерти, даже самые непримечательные, давно были описаны гениальными писателями, обыграны актёрами, совершены сорвиголовами. Предпринять что-то новое, чтобы угодить в историю или в рекорды Гиннеса, мне представлялось непосильной задачей. Несмотря на это, я тратил часы на поиски и раздумья, забывая относить на кухню пустые чашки из-под чая. Привычной грудой они копились на столе, а озарение так и не приходило. Не пришло оно и через месяц, и через год, и через три.
Моё восьмидесятилетие ознаменовалось правнучками-двойняшками. Окруженный, вопреки стереотипам одиночества, взрослыми детьми и внуками, я поймал себя на мысли, что помирать вовсе не хочется. Я скрипел зубами, давился сырниками, но продолжал цепляться за свою жизнь, потекшую неожиданно тёплым руслом. Для детей это было привычным, для меня, согретого одним бабушкиным пледом, это было необыкновенным.
Я умер в восемьдесят три года.
Оригинально.
Автор: Мело
Фандом: Ориджинал
Персонажи: Человек, его бабушка, его семья
Жанры: Повседневность, POV, драма, психология
Рейтинг: G
Размер: мини
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: а мне нравится.
читать дальшеЧеловек ко всему привыкает – это одна из жизненных истин, доказанных самим временем. Человек привыкает к нескольким чашкам из-под чая на неприбранном столе, к разбросанным тряпичной радугой вещам на стуле, к охрипшей кукушке из старых часов, которые недосуг отнести часовщику.
В своё время я привык к уютным дням в мягком бабушкином кресле и книжным вечерам под тёплым одеялом в узкой постели. Мне казалось правильным то, что я делал – наслаждался запахом типографской краски, листал пожелтевшие страницы, среди которых попадались засохшие ромашки, вчитывался и заполнял сердце словами великих классиков. Я шептал волшебные заклинания подобно Мерлину, едва не плакал от нахлынувшей сентиментальности с Мелани Уилкс, радовался новым мирам, столь отличным от моего собственного.
А мой собственный постепенно гнил.
Так сложилось, что я стал неким Петерсом, о котором писала Толстая. Так сложилось, что я остался в квартире, пахнущей валерианой и пропитанными настойкой боярышника бинтами, вместе с бабушкой, что носила изъеденное молью платье и исштопанные донельзя колготы. Ей нельзя было дать восемьдесят, но нельзя было дать и сорок – я даже не знал, сколько ей лет на самом деле, впрочем, она и не говорила, а я не спрашивал. За те года, что я прожил с ней, бабушка не изменилась совершенно, словно она уже родилась такой: сухонькой, маленькой и неизменно седой.
Она привыкла жарить приторные сырники каждое утро и поливать их сгущённым молоком. Я ел их серебряной вилкой, не скрывая удовольствия, даже когда после я втайне склонялся над унитазом в крохотной ванной и давился от надоевшей сладости творога. Кажется, тогда я просто не хотел расстраивать бабушку и просить что-то ещё. Иногда она баловала меня батончиками из воздушного риса, иногда вязала ещё одну пару шерстяных носков, иногда спрашивала о моих тревогах. Она привыкла обо мне заботиться.
Я ходил в школу, которая раскинулась буквой «П» неподалеку от бабушкиного дома. Школа была особенной, хотя я считал, что её особенность была лишь приманкой для избалованных деток богатых буржуев. Все привыкли считать её таковой, и я часто слышал, как школу хвалят на линейках, посвященных первоклассникам, на встречах с именитыми мужчинами в деловых костюмах и на мероприятиях с участием директоров других гимназий. Сам я мог бы рассказать, что в школьных коридорах старшие отбирают у младших деньги, что мамы с масляными глазами дарят преподавателям неприметные конверты, что девушки тайком курят в женских туалетах. Я бы хотел сказать... Но я слишком привык к глупым наивным правилам, поэтому продолжал исправно молчать на уроках и рисовать ромашки на страницах учебников.
Бабушка знала про мою школу и её особенность, но считала, что там я должен учиться, а не наблюдать за людьми. Натягивая на мои руки вязаные белые варежки, она с кашлем говорила, что привыкать мне придётся ко многому, даже если я сам не буду этого желать. Она учила меня не брать конфет у незнакомцев, учила переходить дорогу только на зелёный свет, учила завязывать галстук, учила складывать закладки из старых газет. И, пожалуй, только последнее пригодилось мне на долгие годы.
После школы я поступил в институт, после института – на обычную работу для обычных людей. Бабушка уже спала в могиле, на которую я по привычке приносил её любимые белые лилии. Эти восемь лилий всегда казались мне белым солнцем среди красных, как вишня, махровых гвоздик, что лежали почти на каждом надгробии. Привычки потерялись среди привычек даже на том иссохшем кладбище, и я подумал, что скоро в них утонет сам мир.
Бабушки мне не хватало. Чувство пустоты и закладывающая уши тишина прерывалась лишь хрипом кукушки, худо-бедно, но исправно вылетающей из часов со стёршейся позолотой. У меня так и не было друзей, с которыми я мог бы весело провести время, равно как и не было друзей, с которыми я мог бы разделить своё молчание. Всё чаще я пропускал работу, каждый раз упрашивая знакомого врача сделать справку о моей внезапной затяжной болезни, и проводил целые дни в бабушкином кресле-качалке, накрывшись мягким зелёным пледом. Стопки прочитанных книг становились всё выше, так как мне не хотелось их убирать, и совсем скоро меня можно было не заметить за этими неровными книжными горами. Я читал, как сумасшедший, привыкнув впитывать в себя каждую мысль, и выписывал в тетрадь длинные, порой в несколько строк цитаты. За первой тетрадью была вторая, за ней третья, четвертая... Вскоре тетради сравнялись со стопками.
Жизнь плыла мимо меня годами, но, увы, мне не хотелось плыть с ней в одном течении.
В мои тридцать шесть я женился на девушке, жившей по соседству. Ей было всё равно, а я нуждался в чьём-то присутствии. Вечерами мы разговаривали, ночами считали овец, а утрами она готовила мне сырники со сгущённым молоком, от которых я потом давился всё в той же крохотной ванной. Несмотря на это, мне было удобно, а ей – выгодно. Она не мешала мне читать, а я не мешал ей водить любовников, которые бросали её после тех же злосчастных творожников.
Через несколько лет у меня появился сын, у которого были глаза моей бабушки, через ещё несколько – дочь, у которой была моя мания к книгам. Позже я исправно ходил в ту же школу буквой «П», слушал речи о моих талантливых детях и платил за их завтраки. Жена привычно продолжала делать сырники, стопки романов, как и прежде, высились подобно башням, моя жизнь постепенно вошла в течение жизни мира. Казалось, всё было замечательно, однако по-настоящему замечательным это не было.
День за днём я клонился к земле, как какой-то старик, но не от возраста, уже серебрившего мои тёмные волосы, а от духоты обыденности. Я слышал новости о военных действиях, зная, что до войны, описанной в четырёх томах, дело не дойдет. Я видел раскрашенных девиц, зная, что из них будут никудышные матери. Я ощущал предсказуемость во всей жизни – наверное, я сходил с ума, как перечитавший книг психопат. И тогда я слишком просто для себя решил, что хотя бы покинуть свет я должен не по привычке.
Умереть оригинально – я считал это почти невозможным. Все смерти, даже самые непримечательные, давно были описаны гениальными писателями, обыграны актёрами, совершены сорвиголовами. Предпринять что-то новое, чтобы угодить в историю или в рекорды Гиннеса, мне представлялось непосильной задачей. Несмотря на это, я тратил часы на поиски и раздумья, забывая относить на кухню пустые чашки из-под чая. Привычной грудой они копились на столе, а озарение так и не приходило. Не пришло оно и через месяц, и через год, и через три.
Моё восьмидесятилетие ознаменовалось правнучками-двойняшками. Окруженный, вопреки стереотипам одиночества, взрослыми детьми и внуками, я поймал себя на мысли, что помирать вовсе не хочется. Я скрипел зубами, давился сырниками, но продолжал цепляться за свою жизнь, потекшую неожиданно тёплым руслом. Для детей это было привычным, для меня, согретого одним бабушкиным пледом, это было необыкновенным.
Я умер в восемьдесят три года.
Оригинально.
-
-
25.01.2013 в 06:33-
-
25.01.2013 в 10:49-
-
25.01.2013 в 14:46-
-
25.01.2013 в 16:40-
-
25.01.2013 в 16:52