Плюшенька ©
Название: Fly and smile
Автор: Мело
Фандом: ориджиналы
Персонажи: все разные
Жанры: юмор, повседневность, ангст, флафф, ужасы, гет, джен, слэш
Рейтинг: G
Размер: драббл
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: Короткие зарисовки по ассоциациям или ряду случайных слов. Абсурдно, весело, экспериментально)) может, кто и улыбнется.)
Сумчатый монстрКамбала, сумка, лицо
Однажды Камбала, будучи ужасно недовольной своей плоской внешностью, решила добавить себе объёмчика. Так как пластический хирург Тунец стоил довольно дорого, она решила поступить дешево и сердито, а именно – нашла сумку. Довольно красивая, прежде эта вещица хранилась на утонувшем Мерриуэзере, и Камбале повезло, что она вообще о ней знала. Цветистая, яркая, пышная… Сумка отвлекала внимание на себя, и с тех пор Камбала – плоскогрудая и анорексичная, – гуляла по морским просторам счастливая донельзя, ведь никто теперь не звал её плоскодонкой. Однако как-то раз она от скуки заглянула в сумку… и увидела там чужое лицо. Оно, лицо, было отвратительно-бледным – ввалившиеся щеки, взгляд дохлой рыбы (а ведь упаси боже рыбе увидеть такой!) и отвисшая до дна сумки щелкающая челюсть. Лицо принадлежало непонятному существу, оно обитало в сумке, дышало её подкладкой, портило её всю… и тогда Камбала, вдоволь наужасавшись и выплеснув адреналин в виде икры на резвых рыбок-клоунов, скрепя сердце взяла и выбросила свою модную сумку к чертям морским. Ибо кто знает, что лицо то ей сделать могло, а плоскогрудость и пережить можно.
***
Воробьиный флаффРабота, праздник, мокрый воробей
В тот вечер - позднеосенний, дождливомокрый - Ему посчастливилось закончить работу пораньше. Аж на полчаса пораньше, что казалось неведомой роскошью: у них, литературных редакторов, такое в диковинку. Воздушное Его настроение, впрочем, изо всех сил глушила хмурая, неприветливая погода: она не манила к себе, не звала прогуляться по залитым отражениями домов улицам и всячески отговаривала Его идти домой. Он, однако, погоду не слушал, пусть и натягивал как можно медленнее тёплое пальто и раз за разом пересчитывал деньги на проезд в прохладном троллейбусе. Кстати, Он любил троллейбусы, ибо было в их неспешном движении и покачивании что-то особенное. Что-то такое романтично-сонное, успокаивающее... Что-то определенно неуловимое. Мысль о троллейбусах, о вечере в троллейбусе, погасила едва тлеющее желание заночевать в офисе, и Он, наконец, вышмыгнул наружу.
А снаружи был холод. И ливень. И толпа с разноцветными зонтиками - праздничными, яркими. У Него его серый зонт забылся дома, и оттого Ему пришлось лавировать, перебегать от крыши к крыше и прижимать к макушке тонкий кейс. Под четвертой крышей Он остановился, отдышался, на миг подарив воздуху горячее дыхание. Остановка была рядом, и Он вновь зазвенел мелочью. Монетки потёртые, пахнущие металлом - где-то среди них был пятачок восемьдесят третьего года, но Он не заметил. Не заметил даже тогда, когда выронил его из закоченевших пальцев.
Пятачок откатился в сторону и упал ровнехонько рядом с нахохлившимся воробьем. Тот - серьезный донельзя - поглядел на монетку, клюнул и, найдя её несъедобной, тотчас потерял к ней весь свой птичий интерес. Осторожно, думая, не спугнет ли, Он присел рядом. Мокрый воробей, насквозь мокрый, такой, что тельце его совсем хрупким стало, а намокшие крылья отяжелели. Он медленно протянул к нему палец - воробей посмотрел внимательно, но не шелохнулся. Он робко коснулся крыла - воробей дернулся, отпрыгнул, но не взлетел. Как если бы не мог, и Он это сразу понял. Ловко, не причинив вреда, Он быстро взял его в ладонь и аккуратно спрятал во внутренний карман пальто, отогнув ворот. Холодная дождевая вода окропила рубашку, заставила Его вздрогнуть и покрыться мурашками, однако Его это не волновало. До остановки оставалось чуть-чуть, и Он побежал, бережно прикрывая что-то рядом с сердцем.
Троллейбус едва заметно покачивался. Полупустой, полуночной - Он сидел у окна и с улыбкой наблюдал, как воробей в его ладонях становился собой. Перышки постепенно высохли, клюв заблестел, и птах теперь походил на тёплый пернатый шарик с чёрными бусинками-глазами. Он удивлялся, как так воробей не взлетает, не покидает его, и в конечном счете решился назавтра показать его врачу. Черт знает, конечно, где он найдет орнитолога. Черт знает, конечно, чем Он сейчас его накормит - но Он сделает всё, что в его силах. В конце концов, сам Он точно такой же воробей, вот только клюва у него нет, да говорить умеет.
***
Лемурьи заморочкиШишка, мартышка, гей
В одном зоопарке – не будем говорить, в каком именно, дабы избежать неприятных последствий, – жила-была мартышка Маруся. Жила припеваючи: бананы каждый день, виноград каждые три дня и восторженные люди, очевидно, воспевающие её, Марусину, красоту, практически ежеминутно. Впрочем, существовала во всем этом роскошном бытии самопровозглашенной красавицы и умницы одна-единственная ложка дегтя в виде прелестного лемура по кличке Сушка. Что поделать, прозвали его так, ошибочно за девочку приняв… Пушистый, с длинным полосатым хвостом, он сидел в соседней клетке и совершенно не обращал на Марусю внимания, как бы та не старалась. А она старалась, более того, буквально из меха вон лезла, чтобы её заметили: то кисть винограда невзначай кидала, то яблоко подкатывала, то грациозно на лиане покачивалась. Сушке, однако, всё нипочем, как будто нет у него других интересов кроме сна да ананасов, которые он, как царь какой, кушать изволил. Маруся отчаивалась, но не сдавалась, и вот однажды дали ей как-то юные люди непонятные штуки вместо бананов. Продолговатые, шелушатся – не видела прежде мартышка таких чудес, ибо откуда ей, африканской мадаме, шишки еловые видеть? Обрадовалась Маруся и побежала сразу к Сушке – уж теперь он точно интерес к ней проявит, ведь какая вещь забавная у неё в лапах! Шишка сквозь прутья еле как пролезла, лемур её в пальчики свои мохнатые взял, понюхал, на Марусю, наконец-то, посмотрел. Залюбовалась было мартышка лемурьим взглядом, да вот только не успела понять, что же именно он с подарком её делать собирается – развернулся Сушка к ней хвостом и…
Не пыталась более Маруся к себе внимание привлекать. Особенно, другой породы обезьян, потому что «Гей, гей, лемур-гей!» – кричали снаружи тогда и сверкали ярко фотовспышки, ну а Сушка… Ну а Сушка наслаждался.
***
СтудентикЧасы - Геленджик - ананас - время - жопа - урок - плётка - яблоко - кролик - ручка - пипетка.
Витя сидел за столом и нервно, в быстром темпе постукивал ногой по полу. Часы тикали, минуты шли, а конспекты, эти корявые конспекты, так и не учились. В голове паренька были лишь мысли про обещанный родителями Геленджик, где миром правят ананасы, да девушки в цветастых парео исполняют танец живота.. Однако время и тут жопилось над ним по полной: до лета было катастрофически долго. Аж шесть месяцев, включая сессионный июнь. И пары-то в этом семестре его ожидали жопные, вроде физхимии, где препод - суровый синьоро помидоро ака алкаш - будет бить по его без того хилым извилинам воображаемой кожаной плеткой. Нет, Витя не любил БДСМ, он вообще был за добро и жвачку, за яблоки и кроликов, но препод... Парень поежился, вспомнив этого хитрого старпера. Надо учить, надо учить, надо учить... И так бедолага заучился, что не заметил, что вместо ручки в его руках давно уж пипетка с зеленкой оказалась - ветрянкой студентик болел, а оттого и бредил так капитально.
***
ПаучокПакет, паук, руль, анемия, серебро
В пакете было довольно темно, если не считать рассеянного лучика света где-то справа. Ароматно, волшебно пахло хлебом – чёрным, который обязательно в форме кирпичика. Таким, у которого перво-наперво отгрызаешь неповторимого вкуса корочку и только потом с предвкушением кусаешь свежий мякиш. Многие покупатели, едва получив заветную буханку в руки, шумно вдыхали запах этого особенного хлеба, и продавцы при виде них только ласково улыбались.
Паучок, по воле случая попавший в пакет, о вкусе хлеба, однако, не знал, знал только про чудесный аромат и про форму кирпичиком – с далекой магазинной полки, где он частенько качался в своей паутине и наблюдал за людьми, и не такое можно заметить и запомнить. Однако всегда уютный и нежный запах сейчас напрочь был перечеркнут темнотой и прохладой, столь непривычной маленькому паучку. Он, паучок, с минуту лежал неподвижно, разминая лапки и вспоминая, как и почему мог оказаться в таком месте. На ум пришел яркий свет, недовольный крик – кажется, старшего в смене продавца – и резкий взмах метлы, после чего воспоминания злосчастным образом обрывались. Так он, значит, упал в чей-то пакет, сметенный вниз жёсткими прутьями, потерял свой родной дом и, хуже того, теперь направляется в настоящую неизвестность!
Паучок задрожал от волнения, но медлить и оставаться в неведении больше не мог. Он проворно выкарабкался из-под легкой упаковки жевательной резинки с мятым вкусом и боязно выглянул наружу через крохотную дырку. Четыре пары глаз тотчас едва ли не ослепил дневной свет, и паучок несколько долгих секунд привыкал, закрывая и открывая глаза мохнатыми лапками. После первым, что он увидел, был тёмно-серый руль с эмблемой посередине и массивная мужская рука с крупными часами на запястье. Затем раздался свист ветра, и паучок, переведя взгляд выше, увидел надвигающийся на него пейзаж из облаков и мелькающей зеленой листвы. Цвет неба в окружении белых облаков был таким, каким обычно бывает цвет крови у людей с анемией: бледно-бледно розовый, словно из него, некогда красного, вылили в никуда все яркие краски, но ничего лишнего, ничего неподходящего в этой причудливой гамме не было.
Зачарованный открывшейся красотой паучок не сразу заметил, что машина, где он по воле судьбы ехал, остановилась. Послышался детский голосок, и паучок сразу поспешил спрятаться обратно в пакет – по опыту знал, что детские ручонки до добра не доводят. Затаившись под чем-то шуршащим, паучок готовился к побегу, искренне надеясь, что он удастся, что он выпутается из возникшей проблемы и обретет новую паутинку, лучше старой в сто крат... Голосок тем временем был всё звонче, света вокруг становилось всё больше, и тут паучок неожиданно поднялся в воздух. Оказалось, он со страху намертво вцепился в фольгу цвета серебра – фольгу, в которую был завернут бельгийский шоколад! Маленький мальчик, разумеется, завизжал, в панике затряс руками небольшую плитку, а паучок выпустил несколько паутинок и резво спустился на землю, после чего юркнул в траву и спрятался под листом лопуха.
Ревущего малыша ещё долго успокаивала ничего не успевшая понять мама, под листом крупного лопуха не оказалось никого, кроме маленькой божьей коровки, и паучок, наконец, облегченно вздохнул – его побег в новую жизнь удался.
***
Абориген БиллиМайка, ананас, манга, ментос, учитель, кино, зажигалка, солнце
Жил-был на Гавайях один абориген. Ну, как абориген, он просто придерживался образа жизни своих далеких предков, тогда как остальные гавайцы постепенно превращались в обычных американцев, которых полных-полно в остальных штатах. Медленно, но верно уходили из обихода традиционные соломенные бунгало, яркие парео, пышные венки из крупных цветов в качестве подарка приезжим – их место занимали сверкающие небоскребы, джинсовые шорты и купончики на бесплатный Wi-Fi в бесчисленных отелях. И Биллу, вышеупомянутому аборигену, это всё жутко не нравилось. В знак своеобразного протеста он приходил на официальные встречи в украшенной разноцветными пятнами майке, чествовал случайных туристов сочными ананасами и по ночам пел народные гавайские песни. Конечно, друзья пытались обратить его в новую, скажем так, веру модернизма, но Билл всё равно оставался непреклонен.
До тех пор, пока как-то вечером он не обнаружил на пляже чью-то небольшую сумку, небрежно оставленную под одной из многочисленных пальм. Кислотно-желтого оттенка, с мультяшной мордочкой на застежке и болтающимися на замочках забавными брелоками.
Как истинный потомок любопытных гавайцев, Билл не смог пройти мимо и не заглянуть украдкой в сумку, явно приехавшую откуда-то издалека: коренной народ предпочитал большие и просторные сумки, а не такие, которые можно сунуть едва ли не в карман. В сумке же, согласно её размеру, оказалась лишь потрепанная книжечка и пёстрая упаковка «Ментос» с мятным вкусом. Довольно обычные вещи, надо сказать, особенно для западников. Повертев пачку конфет в руках, Билл убрал её обратно и с интересом раскрыл книжку, которая оказалась куда непонятней, чем показалось на первый взгляд. Во-первых, вместо букв там были черно-белые картинки с облачками текста, которые, как догадался Билл, служили высказываниями нарисованных героев. Во-вторых, они были вверх ногами, и местный абориген с недоумением обнаружил, что читать находку нужно не слева направо, как обычную книгу, а справа налево, как какую-нибудь японскую… Точно. Перевернув книжицу вверх ногами, Билл, наконец, прочёл название: «Крутой учитель Онидзука. Том 23». На ум пришла фоновая информация, почерпнутая из разговоров и газет, и Билл с воодушевлением понял, что перед ним не что иное, как манга. Рисованная история, в общем, образец традиционного японского искусства.
Тут стоит заметить кое-что. Не то чтобы Билл был поклонником искусства в целом, например, он не понимал ценность «Черного квадрата» Малевича, но он никогда не принижал и не оскорблял то или иное произведение, причем, неважно, литературу или, допустим, картину. Уважение к любому творению человека, ну, понимаете. Так получилось и с мангой: несмотря на смешок, прозвучавший при виде перекошенной рожицы, и сложившийся в голове стереотип «подобные вещи только для детей», Билл только бережно убрал книжицу в сумку, подивившись своеобразной рисовке, и выпрямился. Отдать бы это в бюро находок, да поскорее – хозяин сих сокровищ уже точно должен был начать волноваться.
А рядом безмятежно шумело море. Волны накатывались на берег, слизывали песок и гальку, шлифовали камни до гладкого блеска. Билл вынул из кармана толстенькую сигару, блестящую зажигалку – едва ли не единственное изобретение современности, что он любил – и щелкнул колесиком. Закурил, смотря вдаль, на воду и ярко-красный закат, как какой-то герой типичных киношных вестернов. Может быть, в новом мире и нет ничего дурного? Может быть, забавная манга и мятный ментос таки заслуживают своего места в вехах истории? В конце концов, чего только не было в прошедших эпохах, каких только традиций не придерживались люди, но каждый раз старым устоям приходилось тесниться, а потом и вовсе исчезать… Это течение времени, и плыть против него просто невозможно. По крайней мере одному.
Билл коротко ухмыльнулся своим внезапным философским мыслям. Вынув из кармана бумажку, он аккуратно завернул в неё окурок сигары, несколько задорно подхватил сумку и неспешно зашагал в сторону города. Жаркое гавайское солнце лучами било в его спину, и бывший абориген с улыбкой подумал, что уж оно-то точно останется неизменным.
***
МариГнездо, юбка, браслет, рис, маркер
Звон будильника. Мари приоткрыла глаза, приготовилась было снова, уже раз в пятый, ударить по несчастным круглым часам ладонью, как тут внезапно поняла, что на циферблате уже половина одиннадцатого утра. Половина. Одиннадцатого. Утра.
– Твою ж мать!!
Не скупясь на смачные выражения русского матерного, которые Мари, как лингвист от Бога, использовала каждый день да не по разу, она вскочила со скрипнувшей кровати и на всех парах понеслась в ванную. Едва не запнулась о тапочки, чуть не снесла громко мяукнувшего от испуга кота, практически впечаталась носом в стену коридора. Что поделать, никто не виноват в назначении свидания на воскресный полдень – в другие дни времени нет, а ухажеров с менее забитым графиком… тоже нет, вот такая нелепая оказия.
Включив холодную воду, Мари мрачно уставилась на свое отражение в зеркале. Привычное после сна гнездо на голове, сбитые набок пряди отросшей челки и торчащие во все стороны бесполезные шпильки, которые она вчера по рассеянности забыла вынуть из волос. Не слишком яркие, но довольно заметные синяки под глазами и вскочивший покрасневший прыщик на подбородке дополняли сонный образ как нельзя лучше.
– Ну и красотка же ты, Марь Васильна, хоть сейчас на подиум, – негромко сказала отражению Мари, после чего улыбнулась и принялась за умывание. Несмотря на сарказм, девушка на деле себя очень любила, низкой самооценкой не страдала, кроме того, у неё ещё оставалось полтора часа на то, чтобы привести себя в маломальский порядок и не спугнуть очередного кавалера. Как там его имя? Точно, Жорик. Жорик-мажорик, с парфюмом от Армани и дорогими запонками на рукавах рубашки. Очередной из, который вряд ли станет её мужем, но который совершенно точно поможет приятно скоротать выходной.
Через пятнадцать минут Мари уже сидела за трюмо, старательно наводя легкий марафет из тонального крема, пудры, подводки и туши. Большего не хотелось, но выглядеть красиво надо было кровь из носу. Белый кот по кличке Аристофан мягко тёрся о её ноги, выпрашивал своеобразного внимания, но все его попытки неизменно улетали в молоко.
– Так, Аристофуша, у меня сегодня чрезвычайно важный день, и не вздумай мне его испортить. И так сегодня спал у меня под боком, тебе этого мало?
Кот ответил протяжным «мяу», говоря, видимо, что да, хозяйка, мало, а Мари тем временем с задумчивым видом стояла перед шкафом, выбирая, что же надеть. Платье? Сегодня ветрено, а быть Мэрилин Монро не всегда выгодно. Джинсы? Сегодня тепло, а париться не особо хочется. Юбка?.. Пожалуй, идеальный вариант. Мари сняла с вешалки светлую юбку, после чего принялась спешно её гладить. Под юбку вскоре нашлась милая футболка, а под футболку – симпатичный браслет. Увы, не пандоровский, ибо Мари не сидела на денежных мешках, да и желания следовать мейнстриму, впрочем, у неё не было никогда.
– Вот теперь, Марь Васильна, выглядишь ты потрясающе, - придирчиво рассматривала себя в отражении Мари. Жорику должно понравиться, хотя когда Мари вообще думала о парнях? Ей нравилось нравиться самой себе, куда там каким-то мужланам до оценки её неземной красоты. – Главное не есть рис в ресторане, надеюсь, мы туда не пойдем.
Последним штрихом в утренней спешности – которая удачно обернулась полной боевой готовностью – стала записка Мари самой себе, одна из тех, которые она писала каждый день. Взяв маркер, девушка размашисто написала на ярко-жёлтом стикере «Если что – ты неотразима!», прикрепила его магнитиком на холодильник и со смешком ушла, не забыв сумку.
Ибо вдруг Жорик-мажорик разочарует?
Автор: Мело
Фандом: ориджиналы
Персонажи: все разные
Жанры: юмор, повседневность, ангст, флафф, ужасы, гет, джен, слэш
Рейтинг: G
Размер: драббл
Статус: завершен
Размещение: только с разрешения автора
От автора: Короткие зарисовки по ассоциациям или ряду случайных слов. Абсурдно, весело, экспериментально)) может, кто и улыбнется.)
Сумчатый монстрКамбала, сумка, лицо
Однажды Камбала, будучи ужасно недовольной своей плоской внешностью, решила добавить себе объёмчика. Так как пластический хирург Тунец стоил довольно дорого, она решила поступить дешево и сердито, а именно – нашла сумку. Довольно красивая, прежде эта вещица хранилась на утонувшем Мерриуэзере, и Камбале повезло, что она вообще о ней знала. Цветистая, яркая, пышная… Сумка отвлекала внимание на себя, и с тех пор Камбала – плоскогрудая и анорексичная, – гуляла по морским просторам счастливая донельзя, ведь никто теперь не звал её плоскодонкой. Однако как-то раз она от скуки заглянула в сумку… и увидела там чужое лицо. Оно, лицо, было отвратительно-бледным – ввалившиеся щеки, взгляд дохлой рыбы (а ведь упаси боже рыбе увидеть такой!) и отвисшая до дна сумки щелкающая челюсть. Лицо принадлежало непонятному существу, оно обитало в сумке, дышало её подкладкой, портило её всю… и тогда Камбала, вдоволь наужасавшись и выплеснув адреналин в виде икры на резвых рыбок-клоунов, скрепя сердце взяла и выбросила свою модную сумку к чертям морским. Ибо кто знает, что лицо то ей сделать могло, а плоскогрудость и пережить можно.
***
Воробьиный флаффРабота, праздник, мокрый воробей
В тот вечер - позднеосенний, дождливомокрый - Ему посчастливилось закончить работу пораньше. Аж на полчаса пораньше, что казалось неведомой роскошью: у них, литературных редакторов, такое в диковинку. Воздушное Его настроение, впрочем, изо всех сил глушила хмурая, неприветливая погода: она не манила к себе, не звала прогуляться по залитым отражениями домов улицам и всячески отговаривала Его идти домой. Он, однако, погоду не слушал, пусть и натягивал как можно медленнее тёплое пальто и раз за разом пересчитывал деньги на проезд в прохладном троллейбусе. Кстати, Он любил троллейбусы, ибо было в их неспешном движении и покачивании что-то особенное. Что-то такое романтично-сонное, успокаивающее... Что-то определенно неуловимое. Мысль о троллейбусах, о вечере в троллейбусе, погасила едва тлеющее желание заночевать в офисе, и Он, наконец, вышмыгнул наружу.
А снаружи был холод. И ливень. И толпа с разноцветными зонтиками - праздничными, яркими. У Него его серый зонт забылся дома, и оттого Ему пришлось лавировать, перебегать от крыши к крыше и прижимать к макушке тонкий кейс. Под четвертой крышей Он остановился, отдышался, на миг подарив воздуху горячее дыхание. Остановка была рядом, и Он вновь зазвенел мелочью. Монетки потёртые, пахнущие металлом - где-то среди них был пятачок восемьдесят третьего года, но Он не заметил. Не заметил даже тогда, когда выронил его из закоченевших пальцев.
Пятачок откатился в сторону и упал ровнехонько рядом с нахохлившимся воробьем. Тот - серьезный донельзя - поглядел на монетку, клюнул и, найдя её несъедобной, тотчас потерял к ней весь свой птичий интерес. Осторожно, думая, не спугнет ли, Он присел рядом. Мокрый воробей, насквозь мокрый, такой, что тельце его совсем хрупким стало, а намокшие крылья отяжелели. Он медленно протянул к нему палец - воробей посмотрел внимательно, но не шелохнулся. Он робко коснулся крыла - воробей дернулся, отпрыгнул, но не взлетел. Как если бы не мог, и Он это сразу понял. Ловко, не причинив вреда, Он быстро взял его в ладонь и аккуратно спрятал во внутренний карман пальто, отогнув ворот. Холодная дождевая вода окропила рубашку, заставила Его вздрогнуть и покрыться мурашками, однако Его это не волновало. До остановки оставалось чуть-чуть, и Он побежал, бережно прикрывая что-то рядом с сердцем.
Троллейбус едва заметно покачивался. Полупустой, полуночной - Он сидел у окна и с улыбкой наблюдал, как воробей в его ладонях становился собой. Перышки постепенно высохли, клюв заблестел, и птах теперь походил на тёплый пернатый шарик с чёрными бусинками-глазами. Он удивлялся, как так воробей не взлетает, не покидает его, и в конечном счете решился назавтра показать его врачу. Черт знает, конечно, где он найдет орнитолога. Черт знает, конечно, чем Он сейчас его накормит - но Он сделает всё, что в его силах. В конце концов, сам Он точно такой же воробей, вот только клюва у него нет, да говорить умеет.
***
Лемурьи заморочкиШишка, мартышка, гей
В одном зоопарке – не будем говорить, в каком именно, дабы избежать неприятных последствий, – жила-была мартышка Маруся. Жила припеваючи: бананы каждый день, виноград каждые три дня и восторженные люди, очевидно, воспевающие её, Марусину, красоту, практически ежеминутно. Впрочем, существовала во всем этом роскошном бытии самопровозглашенной красавицы и умницы одна-единственная ложка дегтя в виде прелестного лемура по кличке Сушка. Что поделать, прозвали его так, ошибочно за девочку приняв… Пушистый, с длинным полосатым хвостом, он сидел в соседней клетке и совершенно не обращал на Марусю внимания, как бы та не старалась. А она старалась, более того, буквально из меха вон лезла, чтобы её заметили: то кисть винограда невзначай кидала, то яблоко подкатывала, то грациозно на лиане покачивалась. Сушке, однако, всё нипочем, как будто нет у него других интересов кроме сна да ананасов, которые он, как царь какой, кушать изволил. Маруся отчаивалась, но не сдавалась, и вот однажды дали ей как-то юные люди непонятные штуки вместо бананов. Продолговатые, шелушатся – не видела прежде мартышка таких чудес, ибо откуда ей, африканской мадаме, шишки еловые видеть? Обрадовалась Маруся и побежала сразу к Сушке – уж теперь он точно интерес к ней проявит, ведь какая вещь забавная у неё в лапах! Шишка сквозь прутья еле как пролезла, лемур её в пальчики свои мохнатые взял, понюхал, на Марусю, наконец-то, посмотрел. Залюбовалась было мартышка лемурьим взглядом, да вот только не успела понять, что же именно он с подарком её делать собирается – развернулся Сушка к ней хвостом и…
Не пыталась более Маруся к себе внимание привлекать. Особенно, другой породы обезьян, потому что «Гей, гей, лемур-гей!» – кричали снаружи тогда и сверкали ярко фотовспышки, ну а Сушка… Ну а Сушка наслаждался.
***
СтудентикЧасы - Геленджик - ананас - время - жопа - урок - плётка - яблоко - кролик - ручка - пипетка.
Витя сидел за столом и нервно, в быстром темпе постукивал ногой по полу. Часы тикали, минуты шли, а конспекты, эти корявые конспекты, так и не учились. В голове паренька были лишь мысли про обещанный родителями Геленджик, где миром правят ананасы, да девушки в цветастых парео исполняют танец живота.. Однако время и тут жопилось над ним по полной: до лета было катастрофически долго. Аж шесть месяцев, включая сессионный июнь. И пары-то в этом семестре его ожидали жопные, вроде физхимии, где препод - суровый синьоро помидоро ака алкаш - будет бить по его без того хилым извилинам воображаемой кожаной плеткой. Нет, Витя не любил БДСМ, он вообще был за добро и жвачку, за яблоки и кроликов, но препод... Парень поежился, вспомнив этого хитрого старпера. Надо учить, надо учить, надо учить... И так бедолага заучился, что не заметил, что вместо ручки в его руках давно уж пипетка с зеленкой оказалась - ветрянкой студентик болел, а оттого и бредил так капитально.
***
ПаучокПакет, паук, руль, анемия, серебро
В пакете было довольно темно, если не считать рассеянного лучика света где-то справа. Ароматно, волшебно пахло хлебом – чёрным, который обязательно в форме кирпичика. Таким, у которого перво-наперво отгрызаешь неповторимого вкуса корочку и только потом с предвкушением кусаешь свежий мякиш. Многие покупатели, едва получив заветную буханку в руки, шумно вдыхали запах этого особенного хлеба, и продавцы при виде них только ласково улыбались.
Паучок, по воле случая попавший в пакет, о вкусе хлеба, однако, не знал, знал только про чудесный аромат и про форму кирпичиком – с далекой магазинной полки, где он частенько качался в своей паутине и наблюдал за людьми, и не такое можно заметить и запомнить. Однако всегда уютный и нежный запах сейчас напрочь был перечеркнут темнотой и прохладой, столь непривычной маленькому паучку. Он, паучок, с минуту лежал неподвижно, разминая лапки и вспоминая, как и почему мог оказаться в таком месте. На ум пришел яркий свет, недовольный крик – кажется, старшего в смене продавца – и резкий взмах метлы, после чего воспоминания злосчастным образом обрывались. Так он, значит, упал в чей-то пакет, сметенный вниз жёсткими прутьями, потерял свой родной дом и, хуже того, теперь направляется в настоящую неизвестность!
Паучок задрожал от волнения, но медлить и оставаться в неведении больше не мог. Он проворно выкарабкался из-под легкой упаковки жевательной резинки с мятым вкусом и боязно выглянул наружу через крохотную дырку. Четыре пары глаз тотчас едва ли не ослепил дневной свет, и паучок несколько долгих секунд привыкал, закрывая и открывая глаза мохнатыми лапками. После первым, что он увидел, был тёмно-серый руль с эмблемой посередине и массивная мужская рука с крупными часами на запястье. Затем раздался свист ветра, и паучок, переведя взгляд выше, увидел надвигающийся на него пейзаж из облаков и мелькающей зеленой листвы. Цвет неба в окружении белых облаков был таким, каким обычно бывает цвет крови у людей с анемией: бледно-бледно розовый, словно из него, некогда красного, вылили в никуда все яркие краски, но ничего лишнего, ничего неподходящего в этой причудливой гамме не было.
Зачарованный открывшейся красотой паучок не сразу заметил, что машина, где он по воле судьбы ехал, остановилась. Послышался детский голосок, и паучок сразу поспешил спрятаться обратно в пакет – по опыту знал, что детские ручонки до добра не доводят. Затаившись под чем-то шуршащим, паучок готовился к побегу, искренне надеясь, что он удастся, что он выпутается из возникшей проблемы и обретет новую паутинку, лучше старой в сто крат... Голосок тем временем был всё звонче, света вокруг становилось всё больше, и тут паучок неожиданно поднялся в воздух. Оказалось, он со страху намертво вцепился в фольгу цвета серебра – фольгу, в которую был завернут бельгийский шоколад! Маленький мальчик, разумеется, завизжал, в панике затряс руками небольшую плитку, а паучок выпустил несколько паутинок и резво спустился на землю, после чего юркнул в траву и спрятался под листом лопуха.
Ревущего малыша ещё долго успокаивала ничего не успевшая понять мама, под листом крупного лопуха не оказалось никого, кроме маленькой божьей коровки, и паучок, наконец, облегченно вздохнул – его побег в новую жизнь удался.
***
Абориген БиллиМайка, ананас, манга, ментос, учитель, кино, зажигалка, солнце
Жил-был на Гавайях один абориген. Ну, как абориген, он просто придерживался образа жизни своих далеких предков, тогда как остальные гавайцы постепенно превращались в обычных американцев, которых полных-полно в остальных штатах. Медленно, но верно уходили из обихода традиционные соломенные бунгало, яркие парео, пышные венки из крупных цветов в качестве подарка приезжим – их место занимали сверкающие небоскребы, джинсовые шорты и купончики на бесплатный Wi-Fi в бесчисленных отелях. И Биллу, вышеупомянутому аборигену, это всё жутко не нравилось. В знак своеобразного протеста он приходил на официальные встречи в украшенной разноцветными пятнами майке, чествовал случайных туристов сочными ананасами и по ночам пел народные гавайские песни. Конечно, друзья пытались обратить его в новую, скажем так, веру модернизма, но Билл всё равно оставался непреклонен.
До тех пор, пока как-то вечером он не обнаружил на пляже чью-то небольшую сумку, небрежно оставленную под одной из многочисленных пальм. Кислотно-желтого оттенка, с мультяшной мордочкой на застежке и болтающимися на замочках забавными брелоками.
Как истинный потомок любопытных гавайцев, Билл не смог пройти мимо и не заглянуть украдкой в сумку, явно приехавшую откуда-то издалека: коренной народ предпочитал большие и просторные сумки, а не такие, которые можно сунуть едва ли не в карман. В сумке же, согласно её размеру, оказалась лишь потрепанная книжечка и пёстрая упаковка «Ментос» с мятным вкусом. Довольно обычные вещи, надо сказать, особенно для западников. Повертев пачку конфет в руках, Билл убрал её обратно и с интересом раскрыл книжку, которая оказалась куда непонятней, чем показалось на первый взгляд. Во-первых, вместо букв там были черно-белые картинки с облачками текста, которые, как догадался Билл, служили высказываниями нарисованных героев. Во-вторых, они были вверх ногами, и местный абориген с недоумением обнаружил, что читать находку нужно не слева направо, как обычную книгу, а справа налево, как какую-нибудь японскую… Точно. Перевернув книжицу вверх ногами, Билл, наконец, прочёл название: «Крутой учитель Онидзука. Том 23». На ум пришла фоновая информация, почерпнутая из разговоров и газет, и Билл с воодушевлением понял, что перед ним не что иное, как манга. Рисованная история, в общем, образец традиционного японского искусства.
Тут стоит заметить кое-что. Не то чтобы Билл был поклонником искусства в целом, например, он не понимал ценность «Черного квадрата» Малевича, но он никогда не принижал и не оскорблял то или иное произведение, причем, неважно, литературу или, допустим, картину. Уважение к любому творению человека, ну, понимаете. Так получилось и с мангой: несмотря на смешок, прозвучавший при виде перекошенной рожицы, и сложившийся в голове стереотип «подобные вещи только для детей», Билл только бережно убрал книжицу в сумку, подивившись своеобразной рисовке, и выпрямился. Отдать бы это в бюро находок, да поскорее – хозяин сих сокровищ уже точно должен был начать волноваться.
А рядом безмятежно шумело море. Волны накатывались на берег, слизывали песок и гальку, шлифовали камни до гладкого блеска. Билл вынул из кармана толстенькую сигару, блестящую зажигалку – едва ли не единственное изобретение современности, что он любил – и щелкнул колесиком. Закурил, смотря вдаль, на воду и ярко-красный закат, как какой-то герой типичных киношных вестернов. Может быть, в новом мире и нет ничего дурного? Может быть, забавная манга и мятный ментос таки заслуживают своего места в вехах истории? В конце концов, чего только не было в прошедших эпохах, каких только традиций не придерживались люди, но каждый раз старым устоям приходилось тесниться, а потом и вовсе исчезать… Это течение времени, и плыть против него просто невозможно. По крайней мере одному.
Билл коротко ухмыльнулся своим внезапным философским мыслям. Вынув из кармана бумажку, он аккуратно завернул в неё окурок сигары, несколько задорно подхватил сумку и неспешно зашагал в сторону города. Жаркое гавайское солнце лучами било в его спину, и бывший абориген с улыбкой подумал, что уж оно-то точно останется неизменным.
***
МариГнездо, юбка, браслет, рис, маркер
Звон будильника. Мари приоткрыла глаза, приготовилась было снова, уже раз в пятый, ударить по несчастным круглым часам ладонью, как тут внезапно поняла, что на циферблате уже половина одиннадцатого утра. Половина. Одиннадцатого. Утра.
– Твою ж мать!!
Не скупясь на смачные выражения русского матерного, которые Мари, как лингвист от Бога, использовала каждый день да не по разу, она вскочила со скрипнувшей кровати и на всех парах понеслась в ванную. Едва не запнулась о тапочки, чуть не снесла громко мяукнувшего от испуга кота, практически впечаталась носом в стену коридора. Что поделать, никто не виноват в назначении свидания на воскресный полдень – в другие дни времени нет, а ухажеров с менее забитым графиком… тоже нет, вот такая нелепая оказия.
Включив холодную воду, Мари мрачно уставилась на свое отражение в зеркале. Привычное после сна гнездо на голове, сбитые набок пряди отросшей челки и торчащие во все стороны бесполезные шпильки, которые она вчера по рассеянности забыла вынуть из волос. Не слишком яркие, но довольно заметные синяки под глазами и вскочивший покрасневший прыщик на подбородке дополняли сонный образ как нельзя лучше.
– Ну и красотка же ты, Марь Васильна, хоть сейчас на подиум, – негромко сказала отражению Мари, после чего улыбнулась и принялась за умывание. Несмотря на сарказм, девушка на деле себя очень любила, низкой самооценкой не страдала, кроме того, у неё ещё оставалось полтора часа на то, чтобы привести себя в маломальский порядок и не спугнуть очередного кавалера. Как там его имя? Точно, Жорик. Жорик-мажорик, с парфюмом от Армани и дорогими запонками на рукавах рубашки. Очередной из, который вряд ли станет её мужем, но который совершенно точно поможет приятно скоротать выходной.
Через пятнадцать минут Мари уже сидела за трюмо, старательно наводя легкий марафет из тонального крема, пудры, подводки и туши. Большего не хотелось, но выглядеть красиво надо было кровь из носу. Белый кот по кличке Аристофан мягко тёрся о её ноги, выпрашивал своеобразного внимания, но все его попытки неизменно улетали в молоко.
– Так, Аристофуша, у меня сегодня чрезвычайно важный день, и не вздумай мне его испортить. И так сегодня спал у меня под боком, тебе этого мало?
Кот ответил протяжным «мяу», говоря, видимо, что да, хозяйка, мало, а Мари тем временем с задумчивым видом стояла перед шкафом, выбирая, что же надеть. Платье? Сегодня ветрено, а быть Мэрилин Монро не всегда выгодно. Джинсы? Сегодня тепло, а париться не особо хочется. Юбка?.. Пожалуй, идеальный вариант. Мари сняла с вешалки светлую юбку, после чего принялась спешно её гладить. Под юбку вскоре нашлась милая футболка, а под футболку – симпатичный браслет. Увы, не пандоровский, ибо Мари не сидела на денежных мешках, да и желания следовать мейнстриму, впрочем, у неё не было никогда.
– Вот теперь, Марь Васильна, выглядишь ты потрясающе, - придирчиво рассматривала себя в отражении Мари. Жорику должно понравиться, хотя когда Мари вообще думала о парнях? Ей нравилось нравиться самой себе, куда там каким-то мужланам до оценки её неземной красоты. – Главное не есть рис в ресторане, надеюсь, мы туда не пойдем.
Последним штрихом в утренней спешности – которая удачно обернулась полной боевой готовностью – стала записка Мари самой себе, одна из тех, которые она писала каждый день. Взяв маркер, девушка размашисто написала на ярко-жёлтом стикере «Если что – ты неотразима!», прикрепила его магнитиком на холодильник и со смешком ушла, не забыв сумку.
Ибо вдруг Жорик-мажорик разочарует?